Неточные совпадения
Левин знал брата и ход его мыслей; он знал, что неверие его произошло не потому, что ему
легче было
жить без веры, но потому, что шаг за шагом современно-научные объяснения явлений мира вытеснили верования, и потому он знал, что теперешнее возвращение его не было законное, совершившееся путем той же мысли, но было только временное, корыстное, с безумною надеждой исцеления.
Покамест упивайтесь ею,
Сей
легкой жизнию, друзья!
Ее ничтожность разумею
И мало к ней привязан я;
Для призраков закрыл я вежды;
Но отдаленные надежды
Тревожат сердце иногда:
Без неприметного следа
Мне было б грустно мир оставить.
Живу, пишу не для похвал;
Но я бы, кажется, желал
Печальный жребий свой прославить,
Чтоб обо мне, как верный друг,
Напомнил хоть единый звук.
От природы была она характера смешливого, веселого и миролюбивого, но от беспрерывных несчастий и неудач она до того яростно стала желать и требовать, чтобы все
жили в мире и радости и не смели
жить иначе, что самый
легкий диссонанс в жизни, самая малейшая неудача стали приводить ее тотчас же чуть не в исступление, и она в один миг, после самых ярких надежд и фантазий, начинала клясть судьбу, рвать и метать все, что ни попадало под руку, и колотиться головой об стену.
Самгин, слушая такие рассказы и рассуждения, задумчиво и молча курил и думал, что все это не к лицу маленькой женщине, бывшей кокотке, не к лицу ей и чем-то немножко мешает ему. Но он все более убеждался, что из всех женщин, с которыми он
жил, эта — самая
легкая и удобная для него. И едва ли он много проиграл, потеряв Таисью.
— Ну, чего он говорит, господи, чего он говорит! Богатые, а? Мил-лай Петр Васильев, али богатые в деревнях
живут когда? Э-эх, — не видано, чтобы богатый в деревне вырос, это он в городе, на
легком хлебе…
— Которые летают прямо и превосходно
живут. Милейший! Драться —
легче, ждать — трудней.
Слушая все более оживленную и уже горячую речь Прейса, Клим не возражал ему, понимая, что его, Самгина, органическое сопротивление идеям социализма требует каких-то очень сильных и веских мыслей, а он все еще не находил их в себе, он только чувствовал, что
жить ему было бы значительно
легче, удобнее, если б социалисты и противники их не существовали.
— Странное дело, — продолжал он, недоуменно вздернув плечи, — но я замечал, что чем здоровее человек, тем более жестоко грызет его цинга, а слабые переносят ее
легче. Вероятно, это не так, а вот сложилось такое впечатление. Прокаженные встречаются там, меряченье нередко… Вообще — край не из веселых. И все-таки, знаешь, Клим, — замечательный народ
живет в государстве Романовых, черт их возьми! Остяки, например, и особенно — вогулы…
— На войне тысячи убивают, а
жить от этого не
легче.
— Значит — учишься? А меня вот раздразнили и — выбросили. Не совали бы в гимназию, писал бы я вывески или иконы, часы чинил бы. Вообще работал бы что-нибудь
легкое. А теперь вот
живи недоделанным.
Однажды Самгин стоял в Кремле, разглядывая хаотическое нагромождение домов города, празднично освещенных солнцем зимнего полудня.
Легкий мороз озорниковато пощипывал уши, колючее сверканье снежинок ослепляло глаза; крыши, заботливо окутанные толстыми слоями серебряного пуха, придавали городу вид уютный; можно было думать, что под этими крышами в светлом тепле дружно
живут очень милые люди.
Варвара — чужой человек. Она
живет своей, должно быть, очень
легкой жизнью. Равномерно благодушно высмеивает идеалистов, материалистов. У нее выпрямился рот и окрепли губы, но слишком ясно, что ей уже за тридцать. Она стала много и вкусно кушать. Недавно дешево купила на аукционе партию книжной бумаги и хорошо продала ее.
Ей стало гораздо
легче, когда заговорили о другом и объявили ей, что теперь им можно опять
жить вместе, что и ей будет
легче «среди своих горе мыкать», и им хорошо, потому что никто, как она, не умеет держать дома в порядке.
Даже на наши вопросы, можно ли привезти к ним товары на обмен, они отвечали утвердительно. Сказали ли бы все это японцы, ликейцы, китайцы? — ни за что. Видно, корейцы еще не научены опытом, не
жили внешнею жизнью и не успели выработать себе политики. Да лучше если б и не выработали: скорее и
легче переступили бы неизбежный шаг к сближению с европейцами и к перевоспитанию себя.
При этом случае разговор незаметно перешел к женщинам. Японцы впали было в
легкий цинизм. Они, как все азиатские народы, преданы чувственности, не скрывают и не преследуют этой слабости. Если хотите узнать об этом что-нибудь подробнее, прочтите Кемпфера или Тунберга. Последний посвятил этому целую главу в своем путешествии. Я не был внутри Японии и не
жил с японцами и потому мог только кое-что уловить из их разговоров об этом предмете.
Перестал же он верить себе, а стал верить другим потому, что
жить, веря себе, было слишком трудно: веря себе, всякий вопрос надо решать всегда не в пользу своего животного я, ищущего
легких радостей, а почти всегда против него; веря же другим, решать нечего было, всё уже было решено и решено было всегда против духовного и в пользу животного я.
Это было для нас непоправимым несчастьем. В лодке находилось все наше имущество: теплая одежда, обувь и запасы продовольствия. При себе мы имели только то, что могли нести:
легкую осеннюю одежду, по одной паре унтов, одеяла, полотнища палаток, ружья, патроны и весьма ограниченный запас продовольствия. Я знал, что к северу, на реке Един, еще
живут удэгейцы, но до них было так далеко и они были так бедны, что рассчитывать на приют у них всего отряда нечего было и думать.
Я полагал было пойти в фанзы к удэгейцам, но Дерсу советовал остаться на берегу моря. Во-первых, потому, что здесь
легче было найти пропитание, а во-вторых, он не терял надежды на возвращение Хей-ба-тоу. Если последний
жив, он непременно возвратится назад, будет искать нас на берегу моря, и если не найдет, то может пройти мимо. Тогда мы опять останемся ни с чем. С его доводами нельзя было не согласиться.
В одном-то из них дозволялось
жить бесприютному Карлу Ивановичу с условием ворот после десяти часов вечера не отпирать, — условие
легкое, потому что они никогда и не запирались; дрова покупать, а не брать из домашнего запаса (он их действительно покупал у нашего кучера) и состоять при моем отце в должности чиновника особых поручений, то есть приходить поутру с вопросом, нет ли каких приказаний, являться к обеду и приходить вечером, когда никого не было, занимать повествованиями и новостями.
Но тем не менее все-таки в южном округе климат мягче, чем в обоих северных, и
жить здесь поэтому должно быть
легче.
— Да ничего, так. Я и прежде хотел спросить. Многие ведь ноне не веруют. А что, правда (ты за границей-то
жил), — мне вот один с пьяных глаз говорил, что у нас, по России, больше, чем во всех землях таких, что в бога не веруют? «Нам, говорит, в этом
легче, чем им, потому что мы дальше их пошли…»
Этот m-r Jules был очень противен Варваре Павловне, но она его принимала, потому что он пописывал в разных газетах и беспрестанно упоминал о ней, называя ее то m-me de L…tzki, то m-me de ***, cette grande dame russe si distinguée, qui demeure rue de P…, [Г-жа ***, это знатная русская дама, столь изысканная, которая
живет по улице П… (фр.)] рассказывал всему свету, то есть нескольким сотням подписчиков, которым не было никакого дела до m-me L…tzki, как эта дама, настоящая по уму француженка (une vraie française par l’ésprit) — выше этого у французов похвал нет, — мила и любезна, какая она необыкновенная музыкантша и как она удивительно вальсирует (Варвара Павловна действительно так вальсировала, что увлекала все сердца за краями своей
легкой, улетающей одежды)… словом, пускал о ней молву по миру — а ведь это, что ни говорите, приятно.
«Играйте, веселитесь, растите, молодые силы, — думал он, и не было горечи в его думах, — жизнь у вас впереди, и вам
легче будет
жить: вам не придется, как нам, отыскивать свою дорогу, бороться, падать и вставать среди марка; мы хлопотали о том, как бы уцелеть — и сколько из нас не уцелело! — а вам надобно дело делать, работать, и благословение нашего брата, старика, будет с вами.
Смерть Саврасова его поразила; в душе пожелал ему светлой вечности и сказал с вами: ему теперь
легче. Не стало одного доброго товарища, который кому-нибудь мог быть полезен, а он
жив и здоров. Как это все понять?
С приездом Женни здесь все пошло
жить. Ожил и помолодел сам старик, сильнее зацвел старый жасмин, обрезанный и подвязанный молодыми ручками; повеселела кухарка Пелагея, имевшая теперь возможность совещаться о соленьях и вареньях, и повеселели самые стены комнаты, заслышав
легкие шаги грациозной Женни и ее тихий, симпатичный голосок, которым она, оставаясь одна, иногда безотчетно пела для себя: «Когда б он знал, как пламенной душою» или «Ты скоро меня позабудешь, а я не забуду тебя».
Весело и гордо было ощущать после отдыха новую, свежую силу во всех мышцах, глубокое дыхание
легких, красную упругую кровь в
жилах, гибкую послушность всех членов.
Матери казалось, что он прибыл откуда-то издалека, из другого царства, там все
живут честной и
легкой жизнью, а здесь — все чужое ему, он не может привыкнуть к этой жизни, принять ее как необходимую, она не нравится ему и возбуждает в нем спокойное, упрямое желание перестроить все на свой лад.
— Сколько дал мне счастья этот человек… — тихо говорила Софья, аккомпанируя своим думам
легкими звуками струн. — Как он умел
жить…
— Жалко мне ее, ей не было пятидесяти лет, могла бы долго еще
жить. А посмотришь с другой стороны и невольно думаешь — смерть, вероятно,
легче этой жизни. Всегда одна, всем чужая, не нужная никому, запуганная окриками отца — разве она
жила?
Живут — ожидая чего-нибудь хорошего, а ей нечего было ждать, кроме обид…
Перед детским воображением вставали, оживая, образы прошедшего, и в душу веяло величавою грустью и смутным сочувствием к тому, чем
жили некогда понурые стены, и романтические тени чужой старины пробегали в юной душе, как пробегают в ветреный день
легкие тени облаков по светлой зелени чистого поля.
Как устаешь там
жить и как отдыхаешь душой здесь, в этой простой, несложной, немудреной жизни! Сердце обновляется, грудь дышит свободнее, а ум не терзается мучительными думами и нескончаемым разбором тяжебных дел с сердцем: и то, и другое в ладу. Не над чем задумываться. Беззаботно, без тягостной мысли, с дремлющим сердцем и умом и с
легким трепетом скользишь взглядом от рощи к пашне, от пашни к холму, и потом погружаешь его в бездонную синеву неба».
— Вам это
легче было сделать, потому что вы долго
пожили с вашим мужем, поразлюбили его, конечно, а Сусанна только что не боготворила Егора Егорыча, — разъясняла Муза Николаевна.
Высокие парадные комнаты выходили окнами на солнечную сторону; воздух был сухой, чистый,
легкий, несмотря на то, что уж много лет никто тут не
жил.
Хотя же на скотном дворе и
жило несколько работников и работниц, но скотная изба отстояла от дома саженях в двадцати, и вызвать оттуда кого-нибудь было делом далеко не
легким.
Там он
жил в последней степени унижения, никогда не наедался досыта и работал на своего антрепренера с утра до ночи; а в каторге работа
легче, чем дома, хлеба вдоволь и такого, какого он еще и не видывал; по праздникам говядина, есть подаяние, есть возможность заработать копейку.
— Да и выпью, чего кричишь! С праздником, Степан Дорофеич! — вежливо и с
легким поклоном обратился он, держа чашку в руках, к Степке, которого еще за полминуты обзывал подлецом. — Будь здоров на сто годов, а что
жил, не в зачет! — Он выпил, крякнул и утерся. — Прежде, братцы, я много вина подымал, — заметил он с серьезною важностью, обращаясь как будто ко всем и ни к кому в особенности, — а теперь уж, знать, лета мои подходят. Благодарствую, Степан Дорофеич.
— Случайный ты мой, божий, кровинушка моя горячая, чистая, алмазная, ангельское перо
легкое! Спит, — спи, ребенок, одень твою душеньку веселый сон, приснись тебе невестушка, первая раскрасавица, королевишна, богачка, купецкая дочь! А недругам твоим — не родясь издохнуть, а дружкам —
жить им до ста лет, а девицы бы за тобой — стаями, как утки за селезнем!
Бутлер смотрел на эти горы, дышал во все
легкие и радовался тому, что он
живет, и
живет именно он, и на этом прекрасном свете.
— Вы поедете со мной и на мой счет, — говорил он мне, — жалованье ваше будет простираться до четырехсот франков в месяц; сверх того, вы будете
жить у меня и от меня же получать стол, дрова и свечи. Обязанности же ваши отныне следующие: научить меня всем секретам вашего ремесла и разузнавать все, что говорится про меня в городе. А чтобы
легче достичь этой цели, вы должны будете посещать общество и клубы и там притворно фрондировать против меня… понимаете?
Вот Мерзопупиос и Штановский засели там в своей мурье и грызутся, разбирая по косточкам вопрос о подсудности, — это понятно, потому что они именно ничего, кроме этой мурьи, и не видят; но общество должно
жить не так, оно должно иметь идеи
легкие. Les messieurs et les dames обязаны забывать обо всем, кроме взаимных друг к другу отношений.
Восмибратов. Петр-с. Парень овца, я вам скажу. По глупости его и по малодушеству и приглянулась-с. Ну, конечно, мы с ним дорогого не стоим, а если б Бог дал доброму делу быть, дали бы вы тысячки на четыре лесу на разживу ему, с нас бы и довольно. Он бы и пооперился с вашей
легкой руки и
жить пошел.
— Учиться? Ага… Ну, помогай царица небесная. Так. Ум хорошо, а два лучше. Одному человеку бог один ум дает, а другому два ума, а иному и три… Иному три, это верно… Один ум, с каким мать родила, другой от учения, а третий от хорошей жизни. Так вот, братуша, хорошо, ежели у которого человека три ума. Тому не то что
жить, и помирать
легче. Помирать-то… А помрем все как есть.
— Да чтò ж что место нежилое? — терпеливо настаивал Нехлюдов: — ведь и здесь когда-то место было нежилое, а вот
живут же люди: и там, вот, ты только первый поселись с
легкой руки… Ты непременно поселись…
Но не из эгоизма поступаю я так: эгоисту было бы
легче и спокойнее не поднимать вовсе этого вопроса. Да, требования мои тяжелы, и я не удивлюсь, если они тебя испугают. Тебе ненавистны люди, с которыми ты
жить должна, ты тяготишься светом, но в силах ли ты бросить этот самый свет, растоптать венец, которым он тебя венчал, восстановить против себя общественное мнение, мнение тех ненавистных людей?
— «Да, пожалуй, ты прав, — сказала наконец Ида. — Если святая матерь помогает тебе и мне теперь, когда мы
живем отдельно, ей, конечно, будет
легче помогать нам, когда мы будем
жить вместе!»
На улице ему стало
легче. Он ясно понимал, что скоро Яков умрёт, и это возбуждало в нём чувство раздражения против кого-то. Якова он не жалел, потому что не мог представить, как стал бы
жить между людей этот тихий парень. Он давно смотрел на товарища как на обречённого к исчезновению. Но его возмущала мысль: за что измучили безобидного человека, за что прежде времени согнали его со света? И от этой мысли злоба против жизни — теперь уже основа души — росла и крепла в нём.
Илья послушно шёл за стариком и укладывался на своё ложе — большой куль, набитый сеном. Сладко спалось ему на этом куле, хорошо
жил он с тряпичником, но быстро промелькнула эта приятная и
лёгкая жизнь.
Я служил в губернских городах: там короче знают друг друга, чем в столицах; знают, что каждый имеет, чем
живет, следовательно,
легче может составиться общественное мнение.
Я любил сидеть на солнышке, слушать гондольера, не понимать и по целым часам смотреть на домик, где, говорят,
жила Дездемона, — наивный, грустный домик с девственным выражением,
легкий, как кружево, до того
легкий, что, кажется, его можно сдвинуть с места одною рукой.
Что там ни вводите, а полюбя женщину, я все-таки стану заботиться, чтобы ей было
легче, так сказать, чтоб ей было лучше
жить, а не буду производить над ней опыты, сколько она вытянет.